Как совместить земное и небесное? Как спастись в миру? И возможно ли это? Знаю, говорят:"не все в монастыре спасутся, и не все в миру погибнут", но как спастись там, где вокруг соблазн, как устоять? Когда и в семье самые близкие тебе люди - не спобствуют и, чтобы сохранить семейный мир, приходится смириться и подчиниться желаниям мужа, которые бывают и в не совпадают с тебованиями Церкви? Каждый день думаю об этом, напоминаю себе о смирении, о любви, но, по словам Апостола, то, что нехорошо, не хочу, а делаю, а правильное хочу, но не делаю. Знаю, что, как бы ни было плохо на душе, нельзя предаваться унынию, и надо бороться с собой всегда, но иногда так бывает горько, осознаешь себя таким последним грешником, что, кажется, нет мне никакой надежды на спасение. Хотя где-то в глубине души и помнятся слова, что все могут спастись, а также о грехе уныния. Такая брань душевная всегда будет? И как мирянину, с Божией помощью, победить в ней? Как бороться?

18.08.2005, Татиана

Уважаемая Татиана!

Христианство целых 300 лет после Воскресения и Вознесения Христа на небо развивалось в среде языческих культов, враждебно настроенных к верующим во Христа. Эта вражда выливалась в публичные мучения христиан на площадях и аренах цирков и разделяла многие семьи. Пример этому – св. вмц. Варвара, пострадавшая за Христа в 306 г. Она была единственной дочерью знатного и богатого язычника Диоскора, который любил ее, лелея и храня «яко зеницу ока». Но, несмотря на это, когда Варвара уверовала во Христа и стала христианкой, ее отец воспылал безумной ненавистью и злобой, и в припадке ярости хотел поразить ее мечем. Но Господь спас Свою верную рабу (см. Житие вмц. Варвары 4/17 декабря).

То же самое происходит и ныне почти в каждой семье и в обществе в целом. И это не случайно, ибо Сам Господь сказал: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10, 34). Поэтому нам приходится приложить всю свою веру, собрать все душевные и телесные силы, чтобы жить по заповедям Святого Евангелия. Церковь в своих Таинствах и молитвах дает нам благодатную силу, чтобы жить праведно. А если в чем-то и погрешим (что не дивно), вспомним слово Христа, что Он пришел спасти грешников. Смиримся, покаемся, причастимся и снова приступим к жизни по Евангелию. И так приходится жить не только слабовольным и маловерным, но и таким гигантам веры и Духа, как апостол Павел, сказавший про себя: «по вся дни начинаю», т. е. каждый день приходится все начинать сначала. И на этом пути покаянного жития Сам Бог утешает подвижников веры, как и обещал: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11, 28). А пока – «терпением вашим спасайте души ваши» (Лк. 21, 19).

Митрополит Сурожский Антоний
СПАСЕНИЕ В МИРУ

Мне поставлен вопрос о спасении в миру: насколько сегодня применимы аскетические наставления отцов, каково может быть их приспособление к конкретной современной жизни?

Первая предпосылка та, что Евангелие было провозглашено для всех без исключения. И если Христос нам предложил евангельский идеал, евангельский путь, именно не делая различения, не указывая каких-то специальных отдельных разветвлений, осуществление его в современной жизни должно быть возможно. Вопрос в том - что и как.

Большей частью невозможны те или другие формы жизни при тех или других обстоятельствах. Но не бывают невозможны те или другие настроения, тот или другой внутренний строй. Скажем, вести созерцательную жизнь по типу пустынника можно в пустыне, заниматься Иисусовой молитвой так, как ею занимался Странник (см.: Откровенные рассказы Странника духовному своему отцу. – Ред .), можно только в условиях его странничества, и т.д. Но это совсем не значит, что нельзя быть лицом к лицу с Богом вне пустыни, что, не будучи странником, нельзя быть в таком же радикальном предстоянии или нельзя заниматься Иисусовой молитвой с той же глубиной опыта. Так что, если ставить вопрос об аскетической жизни, исходя из тех или других форм, - формы могут оказаться несовместимыми с теми или другими обстоятельствами, но это не значит, что их содержание несовместимо.

Если подумать о том, как эти формы постепенно выкристаллизовывались: во-первых, они не были выдуманы или надуманы. Они постепенно выросли изнутри опыта; потом они стали даваться как условия для искания или нахождения того или другого духовного опыта, но началось-то бес форменно. Когда первый человек ушел в пустыню, у него не было программы, не было представления о том, во что это все выльется, он только знал одно: что ему нужно быть совершенно одному лицом к лицу с Богом и с собой. И уже из этого начали появляться формы; скажем, сразу было обнаружено, что невозможно жить бездеятельно, что надо работать; пустынники, например, плели корзины, во всяком случае работали. Причем труд должен был быть тяжелый, такой, чтобы на него было положено настоящее усилие; труд заключался в том, во-первых, чтобы делать что-то целесообразное (вот - плести корзины), что требовало минимального умственного внимания и никакого внимания сердца, которое могло всецело оставаться Божиим; и, во-вторых, в тяжелых условиях жизни: скажем, ходили за водой на довольно большое расстояние, что представляло собой самый подлинный физический труд.

Затем был обнаружен целый ряд других вещей. Первые гиганты духа как-то предстояли перед Богом; когда стали к ним прибиваться люди меньшего масштаба, но искавшие под их руководством того же, появилось такое понятие, как послушание; оно стало разрабатываться сначала как общее руководство, а потом развилось в радикальные его аспекты.

Но главное надо помнить: телесные ли упражнения, душевные ли упражнения, строй ли жизни, правила ли этой жизни - началось все это без намерения что-нибудь “создавать” в этом порядке; строй вырос из внутренней жизни. Поэтому жизнь, когда она есть, может выработать свои формы. Это общее биологическое правило, это правило и общественное и личное, - была бы жизнь !

Говоря еще о “радикальном” житии... Феофан Затворник, через несколько лет после того, как он уже был в затворе, в одном из своих писем говорил, что отшельничество или затвор создают какие-то условия для внутреннего возрастания, но есть вещи, которым легче научиться среди людей и, пожалуй, легче научиться в миру, чем в монастыре. Например, он указывал на то, что в миру - просто потому что люди не “возятся” друг с другом - ваши ближние вас отшлифуют гораздо быстрее и решительнее, чем братья в монастыре, которые одновременно хотят и себя спасать, то есть не хотят выходить из себя, не хотят применять грубость, не хотят делать то, что вам, может быть, полезно, но что их ранит ответной раной.

Если поставить себе вопрос о том, в чем сущность евангельского делания, в чем его абсолютная радикальность: думаю, в любви и ни в чем другом; но в любви предельной и радикальной. Не в такой любви, которая обращена на любимых и оставляет в стороне других, не в такой любви, которая все сводит к себе самому. Мы очень разно любим людей; то же слово “люблю” мы употребляем для понятий просто не совместимых. (Есть болгарская поговорка: один любит арбузы, а другой офицеров). Мы “любим” ту или другую пищу, и мы “любим” дорогого нам человека так же, как любим пищу: мы его дотла загрызаем. У одного английского писателя есть книжка: письма старого беса, где он поучает своего племянника, молодого бесенка, который только начал свою подрывную деятельность среди людей. И он пишет о любви: я не понимаю, каким образом Христос говорит, что любит людей - и оставляет их свободными. Вот я, тебя, бесенка, люблю; что это значит? Это значит, что я хочу тобой обладать, я хочу тобой так овладеть, чтобы вне меня ничего твоего не осталось, чтобы в конечном итоге тебя переварить до конца, чтобы ты весь был интегрирован каким-то образом в меня... Это бесовская псевдо-любовь; но это страшно похоже на то, как мы любим людей, хотя, может, не в такой степени и, во всяком случае, не так намеренно. Но очень часто люди говорят нам, если не словами, то поступками: люби меня меньше, но оставь меня свободным...

В этом смысле любовь евангельская начинается с того, чтобы ставить под вопрос все формы нашей любви, - причем во всех категориях, потому что можно любить родительской, брачной, дружеской любовью так же разрушительно, как этот старый бес любил своего бесенка-племянника. Дальше, если думать, как Христос нас любит: Его любовь нас оставляет до конца свободными. То есть Он берет на Себя, по любви к нам, все последствия этой любви: потому что Он любит, Он делается до конца уязвимым, и, как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих - это слова из Исайи, повторяемые на проскомидии. Ни словом не протестует: делайте со Мной, что хотите, - Я вас достаточно для этого люблю... Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих... причем “друг” в сильном смысле слова, то есть не приятель, не знакомый, а тот, который как бы мой alter ego, “другой я сам”; это видение другого в таком соотношении с собой, что всё, составляющее его судьбу - и моя судьба, со всеми последствиями: и положительными (это не проблема), и отрицательными.

Для того, чтобы этого достичь, надо действительно отрешиться от себя и забыть себя. Забыть себя, когда кого-нибудь любишь естественно - уже нелегко, потому что и тут себя вспоминаешь. Но когда естественно сердце не влечет к кому-нибудь, забыть себя очень трудно. Я вам могу дать пример. У меня есть прихожанка, которой сейчас недалеко от восьмидесяти лет. В какой-то период жизни она попала в тюрьму. Она мне рассказывала, как на первых порах проходили ночи и ночи допросов. В какую-то ночь она дошла до такого измождения и измученности, что почувствовала: что угодно лучше этой муки. Она сидела, понурившись, и вскинула голову, чтобы бросить вызов своему мучителю; и вдруг обнаружила по ту сторону стола человека, бледного, как смерть, от усталости, такого же измученного, как она, потому что он те же самые часы сидел, только по другую сторону стола. И в то мгновение она поняла, что они не враги, что оба схвачены в водоворот истории, который их разбросал - одного по одну сторону, другого по другую сторону стола, но в сущности оба во власти тех же исторических событий, и лично нет оснований смотреть друг на друга как на врагов. В это мгновение она приняла его, просто согласилась на то, что он имеет право быть там, где он есть, и она - там, где она есть, и улыбнулась. И она мне говорила, что это ничего не изменило в дальнейших событиях, но это совершенно ее переменило в то мгновение. Тут блеснуло признание другого: признание и его права быть тем, что он есть. Это какая-то основная справедливость; не та справедливость, когда мы думаем, что каждый должен получить равную долю чего-либо или что должно быть возмездие или награда за те или другие поступки. Нет, признание другого человека, как он есть , с его собственной судьбой, с его будущим, с его вечным призванием, то есть независимо от меня: он не существует только по отношению ко мне, он существует по отношению к себе, к Богу, Которого он, может, не знает, к целому миру, в котором он себе не отдает отчета.

И вот здесь любовь Христова делается такой требовательной и страшной, потому что, в конечном итоге, любовь, о которой говорит Христос, это, по словам Феофана Затворника, самоубийство. Епископ Феофан говорит, что никто не может без помощи Божией на себя поднять руку так, как того требует христианская любовь, то есть отречься от себя до такой степени, чтобы, в конечном итоге, себя не помнить, а помнить только другого. Об этом можно было бы еще многое сказать, но по существу это - сердцевина Евангелия, наше уподобление Богу, путь, которым мы приобщаемся Ему, путь, который нам отрыт Богом к брату, к ближнему, к добрым и злым, к своим и чужим, и т. д. И это возможно в любых условиях, причем радикальность может быть одинаковая у монаха в общине, у пустынника или просто у человека, живущего в миру. И общинная жизнь, будь то монастырская или мирская, - отчасти необходимая подготовка. Никогда в традиции монашества не пускали человека на одинокое житье, раньше чем не удостоверились, что он достиг любви и смирения, потому что если он не достиг их, то когда он будет один, без проверки, он будет жить в прелести. Очень легко любить весь мир, когда его нет; очень легко чувствовать смирение, когда никто тебя не унижает.

Конечно, есть в Добротолюбии вещи, которые трудно осуществимы без организованного аскетизма; но, как Григорий Сковорода говорил, замечательно устроено в жизни то, что все сложное ненужно и все нужное несложно. В этом тоже правда есть, потому что цель или даже форма христианской жизни не в том, чтобы жить так или эдак, а в том, чтобы жить одной самозабвенной, пламенеющей, причем не своей, а Божией любовью.

И вот в этом смысле, я думаю, много нам надо еще подумать о том, как вести свою жизнь в мирских условиях, то есть о технике этого, о том, что можно применить формально и что можно применить только по духу, ища формы. Но я думаю, что все Евангелие осуществимо в жизни, в обыкновенной мирской жизни; только не надо пробовать жить в миру, будто ты живешь в пустыне или будто ты живешь в монастыре, потому что тогда получается не следование Христу, а обезьянничанье с какого-то образца. Думаю, все мы это делаем в какой-то момент жизни; мы вдруг решаем быть пустынником или чем-то вроде, и стараемся себя подогнать или жизнь подогнать под это. Но это не нужно. Я знаю, есть в Русской Церкви традиция тайного монашества. Тайное монашество тем характерно, что вы не живете внешне так, как жили бы в монастыре или в пустыне, но всё, что составляет монашество, а именно: устойчивость, стояние перед Богом и монашеские обеты - должно быть осуществлено. Устойчивость (у меня нет подходящего слова, латинское stabilitas это хорошо выражает): человек стал и не сойдет с места. Это первый вопрос, который ставится при постриге: обязуешься ли ты не покидать монастыря? Это понимается теперь чисто географически: вот здесь стены, и я обязуюсь не выйти оттуда. Но можно жить в пределах стен и одновременно воображением, мечтой, желанием быть везде; и можно, передвигаясь с места на место, сохранить то, что святитель Феофан называл “внутрьпребывание”, то есть быть всецело внутри себя.

Это не зависит от внешних условий, во всяком случае, не всецело, потому что не надо обманываться: конечно, какая-то доля физического реального исполнения этой стабильности помогает или, наоборот, может служить проверкой нашей неспособности к ней. Есть очень интересное и, по-моему, при его сдержанности и почти холодности, очень трагическое письмо Феофана, где он рассказывает, как трудно ему давалось себя постепенно приучить к затвору. Вы помните, что он был сначала преподавателем семинарии, затем епископом в Тамбовской епархии и во Владимирской. Перед ним были все просторы, он мог смотреть вдаль, мог передвигаться свободно; и он ушел в монастырский затвор еще относительно молодым человеком. И вот он говорит, что вначале он себе дал волю ходить по монастырю, подниматься на стены и всласть смотреть вдаль. Когда он привык к монастырю, он себе поставил правилом: ходи куда хочешь, но на стену не поднимайся и никакой дали ты больше не увидишь. Он пишет, что этот первый шаг был просто мукой: чувство, что мир кончается здесь , а за стеной весь простор русской земли, которой он никогда больше не увидит. И он долго боролся с соблазном, с желанием взглянуть, посмотреть, то есть, в конечном итоге, выйти из себя. Когда он к этому привык, он себе установил второе правило: ходить только в церковь, в трапезную и на послушания или туда, куда нужно, но не гулять, не ходить по монастырю бесцельно. Эта вторая стадия борьбы ограничила его физический мир и заставила его проверить, насколько он может внутри себя жить. Затем он только раз в неделю стал ходить в церковь и не стал больше ходить в трапезную; и в конечном итоге он заперся в келье. Но не сорваться на этом пути можно, только если каждый шаг соответствует постепенному вхождению в себя.

Кто-то из отцов пустыни говорил, что в келье можно оставаться безбедно, только если ты весь живешь под собственной кожей; если ты сердцем хоть на вершок вне себя - келья невыносима, потому что ты будешь разбиваться о всякую стену. В этом разница между тюремной одиночной камерой и кельей: человек, который находится в одиночной камере, рвется наружу; человек, который уходит в келью, кого допустили до этого, рвется внутрь, вглубь - и это совершенно другой строй.

И вот это первое - та стабильность жизни, которая заключается в том, что совершенно не нужно искать Бога где-то, потому что если Его не найти внутри себя, Его не найти и вне себя. И в момент, когда вы это обнаружили, тогда, в сущности, не так важно, где вы: на базарной ли площади или в келье; если вы внутри себя, то вытолько внутри себя. Может быть, телесно вы передвигаетесь, но всем бытием вы просто предстоите перед Богом.

То же самое можно сказать о других обетах. Они кажутся порой очень внешними; скажем, обет бедности или нестяжательности, казалось бы, очень прост. Во-первых, иногда он как будто очень прост, потому что и без него ничем не обладаешь. Но это совсем не так просто, потому что в момент, когда говоришь: да, я мог бы это иметь, но больше не могу, потому что отрекся от этого - самый ничтожный предмет вдруг делается таким привлекательным, таким желанным... Я в 1939 году произнес монашеские обеты, через неделю попал в армию и началось армейское житие. Помню, как-то вечером я сидел и читал; рядом со мной лежал огрызок карандаша - с одной стороны подточенный, с другой подъеденный, соблазняться было действительно нечем. И вдруг краем глаза я увидел этот карандаш, и мне что-то сказало: ты никогда больше за всю жизнь не сможешь сказать: “это мой карандаш”. Ты отрекся от всего, чем имеешь право обладать... И - вам это, может, покажется совершенным бредом, но всякий соблазн, всякое такое притяжение есть своего рода бред - я два или три часа боролся с тем, чтобы сказать: да, этот карандаш не мой - и слава Богу!.. В течение нескольких часов я сидел перед этим огрызком карандаша с чувством, что я не знаю, что бы дал, лишь бы иметь право сказать: “Это мой карандаш”. Причем, практически он был мой карандаш, я им пользовался, я его грыз. И он не был мой; и вот тогда-то я почувствовал, что не иметь - одно, а быть свободным от предмета - совершенно другое дело.

Поэтому, когда мы говорим о нестяжательности, есть внешняя сторона: не копи, не покупай, не обладай; но главное: не будь связан с предметом так, что, в сущности, не он тебе, а ты ему принадлежишь, потому что всегда бывает так, что оба друг друга держат. Когда я мальчиком был, помню, бабушка мне рассказывала, как после какой-то битвы между турками и греками, где греки одержали победу, в темноте греческий солдат кричит своему офицеру: “Поручик, поручик, я взял турка в плен!”.. Тот отвечает: “Так тащи его сюда!” - “Не могу, он меня слишком крепко держит...” Понимаете, дело-то в том, что он его “взял в плен”, потому что его сторона одолела, но раз, держа его, он и сам не мог двинуться, он такой же пленник был. То же самое с карандашом: он меня держал в плену.

Теперь к вопросу богатства и бедности: Иоанн Златоуст говорит, что беден не тот человек, у кого чего-то нет, а тот, который желает чего-то, чего не имеет. У вас может быть все, что хотите; одной вещи, которой вы страстно желаете, нет - и вы обездоленный человек. Это бывает в чувствах, это бывает в предметах, это бывает в обстоятельствах. С другой стороны, можно быть удивительно богатым при дикой бедноте. В одной своей книге немецкий еврейский писатель Мартин Бубер рассказывает о раввине, жившем в XVIII веке в северной Польше; жил он в дикой бедноте, в холоде, в голоде, в оставленности. И каждое утро он с воодушевлением произносил молитву, которая называется “Восемнадцать благословений”. Кто-то из его соседей к нему пришел, говорит: “Слушай, как ты можешь быть таким лживым? Ведь ты ни себя, ни нас, ни Бога не обманешь: мы все знаем, что Бог тебя обездолил до конца, - и ты это знаешь; чего же ты Его благодаришь, за что?”.. И тот ответил: “Ты не понимаешь сути дела! Бог на меня посмотрел и подумал: что ему нужно, чтобы он вырос в полную свою меру? Ему нужен голод, холод, одиночество... И этим Он меня одарил так обильно, что я Его день за днем благодарю”. В этом случае понятия богатства и бедности очень своеобразны.

То же можно сказать о таком понятии как целомудрие. Целомудрие не определяется ни внешним поведением, ни даже, в какой-то мере, чистотой мысли; это гораздо более целостное отношение. Это отношение, при котором, глядя на человека, мы видим в нем кого-то, кого Бог сотворил с любовью, кого Он одарил вечным призванием и вечной судьбой, а нам предлагает этому человеку содействовать и служить, чтобы он достиг полной своей меры. То есть целомудрие - не только половой момент, это момент целостного отношения к человеку. Это, опять-таки, осуществимо в монастыре, вне монастыря, в пустыне. Конечно, во внешней, мирской жизни вопрос ставится более постоянно, более остро, более требовательно, чем когда вы ушли в монастырь, - если вы не даете своему воображению создавать то, чего жизнь не способна создать; потому что больше людей сходило с ума от воображения, чем от фактической жизни.

То же с послушанием. Мы думаем о послушании большей частью так: один приказывает, другой исполняет; но это очень примитивный подход к послушанию. Послушание заключается в том, чтобы человек вслушивался - вот первое; не в том, чтобы он просто слышал какие-то приказы и их исполнял, потому что это внешнее, физическое послушание; такого рода послушание присуще, в конечном итоге, и собаке, если ее прошколить. Послушание составляет способность человека, который выбрал себе наставника, учителя - или в самом глубоком, сильном смысле, или даже в простом смысле этого слова, - быть его учеником. Дисциплина - от слова discipulus, то есть ученик - тот, кто хочет, чтобы его чему-то научили, который ради этого вслушивается в каждое слово, вдумывается в каждое слово, старается уловить не только формальный приказ или совет, но войти в мысль и в чувство, которые его продиктовали, и старается через все это перерасти себя и вырасти в меру своего учителя, который тоже, в свою очередь, старается вырасти в другую меру, в конечном итоге - в меру Спасителя, Который сказал: Я - единственный ваш Учитель.

И тогда послушание делается чем-то совершенно другим: это не пассивность, это самая высшая форма активности души и тела. Но где-то в послушании есть момент, когда оно должно быть абсурдно, то есть когда оно должно быть исполнением чужой воли, раньше чем поймешь ее. Ведь пока я понимаю, почему мне дали то или другое приказание или совет, это не послушание, в конечном итоге, это исполнение моейволи, которую я получил от другого, с которой я соединился, сделал своей и теперь ею живу. Но когда, в примерах пустыни, давали приказания как будто бессмысленные, тогда человек привыкал к тому, что слово, которое он слышал, он мог принять; и воля приказывающего была для него важнее и значительнее собственных влечений или соображений. И цель всего этого, в конечном итоге - сделать нас способными так отрешаться от своей воли, так отрешаться от всякой предвзятости, чтобы, когда заговорит Бог, мы могли слышать и исполнить Его слова, даже если они кажутся нам совершенным бредом и абсурдом.

Если вы возьмете Евангелие и предложите его человеку внешнему, и он прочтет там: если тебя ударят по одной щеке, подставь другую, - он вскинет плечами: “Вздор! Так жить нельзя!” Если он прочтет, что для того, чтобы жить, надо умереть, он пожмет плечами: “Это неправда!” В Евангелии такого много. Есть в Евангелии, с точки зрения человеческой мудрости, момент безумия; и нельзя соединиться с безумием креста, с безумием евангельским иначе, как путем целой школы послушания; но опять-таки, требует ли это монастыря или пустыни? Нельзя ли научиться отрешаться и отрекаться от своей воли при других условиях? Говоря лично - когда я поставил своему духовнику вопрос: “Вот я сейчас иду в армию, как я буду осуществлять свое монашество? в частности, послушание?” - он мне ответил: “Очень просто - считай, что каждый, кто тебе дает приказ, говорит именем Божиим, и твори приказанное как волю Божию, не только внешне, но всем нутром. Считай, что каждый больной, который потребует помощи, позовет - твой хозяин, и служи ему, как купленный раб”. Если так подходить, то, пожалуй, армия - самая блестящая школа послушания и абсурдного, и разумного.

Так что даже если брать этот путь в его форме тайного монашества, когда вы ничем не должны проявиться так, чтобы люди заподозрили вас в монашестве, то ясно и просто: всё можно осуществить. Что это не удается - дело другое; но это не вина обстоятельств и не вина существа дела. И абсолютный радикализм Евангелия, мне кажется, возможен, и применение всего того, чему учит Добротолюбие, возможно - при условии, что мы не считаем, что все должно быть соответственно по форме , потому что очень часто форма соответствует, а свобода духа потеряна.

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ

Как соотносить Иисусову молитву с молитвенным правилом? Как вообще быть с правилом?

Первое - что касается правила. Когда читаешь Добротолюбие или жития некоторых святых, встречаешь такие фразы: своди уставную молитву на предельный минимум и дай простор Иисусовой молитве... Если попробуешь докопаться, что этот отец Церкви называет “минимумом”, вот вам пример. Григорий Синаит пишет, что надо свести уставную молитву к абсолютному минимуму: всего-то читай полунощницу, утренние молитвы, утреню, вечерню и повечерие... Посмотришь и думаешь: ну и ну!.. Потому что после того как ты спокойно отмолился какие-нибудь восемь часов, у тебя остается, вероятно, десяток часов на Иисусову молитву. Но тут надо сообразить, что то, что он называет сокращением устава до минимума, для нас соответствует доведению устава до беспредельного максимума. Так что когда мы читаем у отцов Церкви: оставь отчасти уставную молитву, - мы из этого заключаем: ох, чудно! Я не буду молиться ни вечером, ни утром, заведу четки и все будет хорошо... Вот тут-то и нет! Отцы очень настаивают на том, что надо долго навыкать параллельно уставной молитве и Иисусовой молитве, потому что уставная молитва питает нас иначе, чем Иисусова молитва, питает нас на другом плане.

Во-первых, в уставной молитве есть громадное разнообразие, тогда как в Иисусовой молитве есть порой очень мучительное одно образие. Повторяется одна-единственная формула. Я не хочу сказать, что она беднее, но у человека непривычного рождается какой-то голод ума, голод чувства, голод к тому, чтобы молиться словами и образами и последованиями, которые его возбуждают. Если взять просто вечерние или утренние молитвы: там содержится целый ход мыслей; по их расположению идет переход от чувства к чувству; они не в случайном порядке расположены. В пределах каждой молитвы - слова, которые были написаны святыми, не надуманные, а вырванные с кровью из души или в моменты большого подъема, или в моменты мучительного страдания; через эти слова мы можем немножко прозреть, чем жил этот человек. Мы можем немножко приобщиться к тому, что составляло его душевно-духовную жизнь. Мы можем, если эти слова принять не только как выражение наших желаний, наших прошений, но также как мерку христианской жизни, стараться жить согласно с нашими молитвами. Если я утром сказал: “Господь, даждь ми терпение”, я должен учится терпению в течение дня, а не ждать, чтобы Бог мне дал просто так, - и т.д. Значит, эти молитвы питают нашу душу, и если мы к ним относимся вдумчиво, если мы их не только продумаем, но, как Феофан говорит, их “обчувствуем”, то наши мысли пронизываются понятиями, которые принадлежали отцам; и постепенно мы начинаем думать их мыслями, наше сердце склоняется к их чувствам, и мы меняемся соответственно. Наша воля, направленная по руслу этих молитв, выпрямляется и выправляется согласно Божией воле; поэтому они необходимы. Попутно скажу, что если мы хотим молиться этими молитвами плодотворно, надо, во-первых, их употреблять трезво, спокойно, из глубины внутреннего убеждения, и предоставляя Богу, а не нашей душевности родить в нас соответственные чувства.

Другое, что необходимо (я уже об этом сказал): что бы мы ни говорили в молитве, мы должны осуществлять в жизни. Если этого не делать, то через самое короткое время слова молитв делаются приторными и вгоняют нас в уныние, потому что это пустые слова; и мы отлично понимаем, что ни Бог, ни мы сами ими не живем.

А третье - совет, который мне был дан в свое время: когда мы молимся какой-нибудь молитвой и знаем, кто эту молитву составил - Марк Подвижник, Василий Великий, Симеон Метафраст - раньше чем ею молиться, можно остановиться, обратиться к святому и сказать: ”Вот, я сейчас приступаю к чтению твоей молитвы; помолись, чтобы и мне приобщиться твоему духу” - в меру наших возможностей, разумеется. Так, чтобы молитва, которая выросла из всего опыта данного святого, нас и с ним связывала - любовью, почтением, его благословением, его молитвами.

Делая это, можно приступить к Иисусовой молитве, и это второе, о чем я хотел бы сказать. К деланию Иисусовой молитвы можно подойти совершенно различно. Можно стараться, например, учиться Иисусовой молитве так, как описывает Странник или Добротолюбие, воспринимая ее как почти исключительную внутреннюю активность. Это возможно при определенных условиях: руководства, времени, тишины и т.д.

Есть и другой подход, доступный всем: употребление этой молитвы, как любой другой, принимая в учет, что она полна смысла, глубины, но ни в коем случае не является магическим приемом, как Феофан говорит, талисманом, амулетом, который нам позволяет достичь чего-то как бы без труда и потов. В этом плане Феофан дает совет - причем в письме к мирянке; он говорит: употребляй Иисусову молитву, как всякую другую молитву, не воображая, что ты делаешь что-то особенное, значит, не гордясь тем, что ты стала “делательницей” Иисусовой молитвы или чем-нибудь таким. И употребляй ее так: между каждыми двумя молитвами правила - пять Иисусовых молитв. Как? - Во-первых, с предельным вниманием, которое ты можешь вложить в молитвы; во-вторых, со всем благоговением, которое ты можешь вложить в действие, когда подходишь к Живому Богу. В- третьих, с надеждой и мольбой о покаянии, о том, чтобы Бог тебя изменил - и ничего другого. Не вкладывай чувств и мыслей в нее, пока молишься. Предоставь Богу дать тебе любые мысли, любые чувства, какие Он захочет; а ты Ему просто говори, предстоя перед Ним.

Если навыкнуть этому, если Иисусова молитва привьется, тогда можно молиться немножко больше. Но совершенно необходимое условие: в начале выбирать такое время, когда можно ею заниматься без развлечения, без помехи, со всем вниманием и благоговением; причем заниматься не долгое время, а, скажем, прочесть десять раз. Если есть возможность - сказать молитву; помолчать; положить земной поклон; встать; дать себе телесно успокоиться; и произнести молитву еще раз. Если класть поклоны и употреблять Иисусову молитву одновременно и быстрым ритмом, тогда постепенно от телесного упражнения рождается какое-то полуистерическое состояние, набегает одно на другое - так что человек теряет трезвость. В Иисусовой молитве, как во всякой молитве, надо избегать того, чтобы нарастало какое-то настроение; все, что произойдет в душе, должно быть от Бога. Он должен вложить в нас чувства; Он должен дать нам мысли; Он должен исправить нашу волю; Он должен как-то дойти до нашего тела. Но мы не должны это делать путем как бы взвинчивания себя, - это очень важно.

Можно прочесть Иисусову молитву десять раз и успокоится. Если в течение дня Бог на душу положит несколько раз повторить молитву, надо это делать; но надо всячески стремиться делать это с очень ясным вниманием. Если внимание случайно отрывается от молитвы, это не драма; но если мы приступаем к молитве, зная, что сейчас мое внимание никаким образом не может к ней прилепиться, я просто занят другим и как бы сознательно вступаю в молитву не внимательно, это губительно. Губительно просто потому, что очень легко привыкнуть к какому-то механизму и потерять молитву при этом, так же как, скажем, люди, которые выполняют большие молитвенные правила, часто теряют молитву, потому что - когда же им молиться, когда они молитвословят?!

Следующее, самое, может быть, существенное в Иисусовой молитве: эта молитва - предстояние перед Богом; в ней как бы нет движения от мысли к мысли. В Молитве Господней мы переходим от одного понятия к другому: Да будет воля Твоя.., да приидет Царствие Твое... и т.д. Здесь же - совершенное единство темы, нет никаких переходов. И она позволяет научиться молитвенно и жизненно предстоять перед Богом, просто стоять перед Ним как бы в совершенной неподвижности. И в этом отношении она, конечно, преимущественно молитва того, кто пребывает внутри себя, кто пребывает, скажем, в затворной келье. Но она же является и путем к этому, потому что такая стабильность достигается не внезапно, а постепенно обучением себя этому предстоянию.

Теперь - содержание этой молитвы. Добротолюбие, местами и Странник, цитируя его, говорят, что она - сокращение всего Евангелия. И действительно, в ней две части; первая: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий... Здесь исповедание веры, здесь напоминание нам, Ктo Тот Бог, перед Которым мы стоим. Перед Кем я нахожусь? Кто Он?.. - причем напоминание не какого-то статического Бога, а напоминание о Боге, которое нас всё время к чему-то обязывает.

Возьмите коротко каждое слово:

Господи. Во-первых, Священное Писание нас учит, что никто не может назвать Христа Иисуса своим Господом, если он не движим Святым Духом. Значит, сказать Христу “Господи”, это уже войти в какое-то отношение с Господом Духом Святым. Это уже выразить тот опыт, который нам дан даром Святого Духа, Его неизреченными мольбами внутри нас или Его ясным словом молитвы в нашей душе. Но второе: сказать “Господи” нас обязует к тому, чтобы признавать Его на самом делеГосподом, хозяином нашей жизни. Не всякий, говорящий Мне: “Господи, Господи!”, войдет в Царство Небесное... И если только я дерзаю сказать Богу “Господи”, это значит, что я Его безраздельно признаю своим Господом, хозяином моей жизни, и все без исключения что в моей жизни будет происходить, всякую встречу, всякое событие - все без остатка я буду принимать как от Его собственной руки: все, что я буду делать, я буду делать как верный слуга, раб, наемник или сын, в зависимости от того, в какую меру я достиг - ради Него.

Христос - Помазанник: исполнение закона и пророков.

И, наконец, Сын Божий - потому что мы знаем то, чего Ветхий Завет не знал; мы знаем, что Он поистине Сын Бога Живого.

Эта формула может показаться сначала чисто Христоцентричной, то есть сосредоточенной ни на ком ином, как на Христе Спасителе. На самом деле это не так; мы не можем назвать Иисуса Господом иначе как Духом Святым; мы не можем говорить о Сыне Божием, забывая об Отце. И тут сказывается нечто очень важное: Христос Себя называет дверью . Он - дверь, которой входят, Он - путь, которым идут, Он - не конечная цель в этом смысле. И вот это - полное, содержательное исповедание веры. Сказав это, мы действительно стоим перед Богом Живым, Богом Евангелия.

А вторая часть: Помилуй мя, грешного. Слово “грешный” в ней имеет как бы два оттенка. С одной стороны, каждый из нас грешит фактически - словом, делом, помышлением. С другой стороны, быть грешником, это не только значит - грешить, это состояние, а не только поступок; и в конечном итоге это состояние отделенности, отрубленности. Мы отделены от Бога; мы отделены друг от друга, если даже мы ничего не делаем предосудительного по отношению к Богу или к ближнему; до тех пор, пока мы отделены, мы в состоянии грешности. И это состояние мы должны были бы воспринимать как предельно трагическое, потому что быть отделенным от Бога значит нести на себя смерть; это смертная опасность. Она должна бы нас побуждать к этому крику Иисусовой молитвы постоянно, если бы только мы осознавали, како опасно ходим, как страшно это состояние оторванности, в конечном итоге - от жизни, от любви.

И затем смысл слова помилуй . Его значение глубже и богаче, чем то, какое мы вкладываем, когда думаем о слове “помилуй” почти что в смысле “пожалей”, “отнесись ко мне без гнева”. Комментарий, который дают некоторые отцы греческого Добротолюбия, заключается в том, что корень греческого слова “элейсон” (“помилуй”) и того слова, которое дало по-гречески “оливковое дерево”, “оливковое масло” - один и тот же. Филологи об этом спорят; но достаточно того, что отцы Церкви мыслили в этом порядке. И можно себе представить, что это значит помимо филологии, если посмотреть на Священное Писание. Первый момент, когда появляется образ оливкового дерева, это конец потопа. Ной посылает голубя, который приносит ему веточку оливкового дерева, и эта веточка значит, что гнев Божий прекратился, милость и прощение Божии - даром, незаслуженно, по одной любви - даются человечеству, и теперь, когда видна земля, перед ним есть будущее, перед ним расстилается жизнь. Вот первое, что мы можем видеть в слове “помилуй”, “элейсон”.

Но недостаточно, чтобы перед нами было будущее. Дорога может лежать перед нами, а мы не в состоянии шагнуть и шагу по ней, если парализованы болезнью, ужасом, страхом, нерешительностью. И второй образ: добрый самарянин, который возливает на раны человека, попавшего к разбойникам, вино - очищающее, жгучее, и масло - исцеляющее. Нам нужно исцелеть душой и телом, чтобы воспользоваться тем, что Бог предлагает нам.

И последнее. Есть образ в Ветхом Завете - помазание царей и священников. Почему нужно помазание? Потому что и первосвященник, и царь стоят на грани между святыней Божией и грехом человеческим, между единой волей Божией и противоречивыми волями человеческими. И тот, и другой, каждый в своей сфере, призваны к тому, чтобы согласовать одно с другим: чтобы народная воля Древнего Израиля была бы волей Божией. И на этой грани стоять человек не может, потому что всякий человек под судом Божиим. В Послании к евреям говорится, что Первосвященник входил во Святая Святых единожды в год и то не без крови, потому что должен был принести жертву за себя и за народ, раньше чем сам войдет в святилище. Только один Человек мог стоять на этом месте - Тот, Которого Павел называет Человек Иисус Христос (Рим. 5:15), именно подчеркивая, что Он - Человек в полном смысле слова. Именно потому что Он - Бог и человек, Он может стоять на этой грани и как Бог, и как человек без осуждения. Вот это третья форма освящения, помазания.

Если вы спросите, какое это к нам имеет отношение - это имеет аналогичное отношение вот в каком смысле. Наше человеческое призвание сверхчеловечно; мы не можем своими силами осуществить то, к чему призваны. Апостол Петр в Послании говорит, что мы призваны стать причастниками Божественной природы . Никакими человеческими силами это не может быть достигнуто; это может быть дано и может быть принято любовью и смирением - но не человеческими ухищрениями и силой или умением. Дальше: мы призваны стать членами Тела Христова, то есть так сродниться со Христом, так с Ним соединиться, чтобы мы были Им, в каком-то смысле, настолько, что Ириней Лионский в конце первого века говорил, что если мы действительно так соединены со Христом, то когда все будет завершено в конце времен, когда будет явлена полнота человечества, то мы не только будем сынами и дочерьми Божиими, но в Единородном Сыне мы будем единородным сыном. То есть наше положение по отношению к Богу и Отцу будет то же самое, какое имеет Единородный Сын, пришедший плотью в мир.

Далее. В Пятидесятнице, согласно рассказу, который мы находим в 20-й главе Евангелия от Иоанна, дается дар Святого Духа каждому в отдельности и всем в совокупности. Этот дар может быть только даром; опять-таки, мы можем быть Богоприимными, но не можем сами создать изнутри себя никаких условий, кроме как раскрытых сердец, открытых рук. И все это говорит о том, что, чтобы быть человеком, просто человеком , но в настоящем смысле слова, мы должны стать чем-то превосходящим всякое наше представление; а такими мы можем стать только даром Божиим, а вовсе не собственными ухищрениями. И поэтому нам нужно излияние Святого Духа, дар Духа, помазание Духом - просто чтобы осуществить наше человеческое призвание. Я говорю сейчас не о священстве, не о монашестве, ни о чем формальном, а просто чтобы быть человеком.

А человек, словами того же Иринея Лионского - нечто очень великое. Я вам давал одну его цитату; в другом месте он говорит, что слава Божия, то есть сияние Божие - это человек до конца живой. Человек, пронизанный полнотой жизни, которая от Бога - и есть слава Божия, Его сияние и прославление.

Вот что содержится в словах “Кирие элейсон”, “Господи, помилуй”, и вот почему на все случаи жизни Православная Церковь отзывается в богослужении этими словами: что еще другое нужно? Начинается на самой глубине греха: Господи, да прекратится Твой гнев! Господи, дай мне - незаслуженно, даром, несмотря ни на что - Твое прощение!.. Господи, продли мне дни жизни и открой передо мной путь!.. Господи, Ты все это мне даешь, Ты уже дал, а я не могу шагнуть вперед: душой, телом, всем естеством я расслаблен - исцели меня, обнови меня, дай мне жизнь!.. Господи, оказывается, этот путь - не земной, это путь от земли на небо; как его осуществить? Как это возможно?.. Излей на меня ту благодать, которая из меня сделает богочеловека, по образу Того, Кто, будучи Богом, стал человеком...

Вот приблизительно, насколько мне пришлось читать, содержание этой молитвы; и конечно, она только предстояние: никуда не двинешься. Куда же идти, если все - только в том, что ты стоишь с раскрытыми руками, с открытым сердцем? Это молитва как бы стойкого предстояния перед Богом; но если ее употреблять, как я сейчас говорил, при этих понятиях, с совершенной простотой, незатейливо, тогда все просто.

И последнее. В Добротолюбии, у Странника, у Игнатия Брянчанинова, у Феофана указаны телесные упражнения или телесная дисциплина, связанная с этой молитвой. В этой дисциплине есть принципы, универсальные вещи. Принцип тот, что все, что в нас происходит в душе, в мысли, или в чувстве, или в воле, так или иначе отзывается на нашем телесном состоянии. Вы сами знаете, что ваше телесное состояние, когда вы читаете что-то, что вас глубоко волнует, не таково же, как когда вы просто греетесь на солнце; и чем бы ни была занята мысль, чем бы ни горело сердце, куда бы ни направлялась воля, в зависимости от содержания и от напряженности внутреннего состояния, ваше тело меняется. И исходя опять-таки из опыта молитвы, наблюдая тот факт, что те или другие молитвенные состояния всегда связаны с тем или другим телесным состоянием, аскеты выработали физические упражнения, которые могут создать тот телесно-душевный строй, при котором молитва легче спорится; но никакой телесный или душевный строй не может молитву ни создать, ни вызвать. В конечном итоге, вся традиция исихазма в том, чтобы достичь телесно-душевного безмолвия, глубокого молчания души и тела; и изнутри этого молчания начинается молитва. Но самое молчание - это только возможность молитвы, это не сама молитва.

С другой стороны, телесные состояния для духовных отцов могут служить гораздо более удобным и легким способом проверить качество молящегося и его духовного опыта, присутствие или отсутствие прелести, чем описания с его стороны его душевных переживаний, потому что душевные переживания очень клубящиеся, а телесные состояния - удивительно четкие вещи.

Это общий принцип. В результате были выработаны специальные технические приемы, которые можно найти у целого ряда отцов; у Симеона Нового Богослова подробно об этом пишется и у других. Но заниматься ими без руководства нет никакого смысла, потому что непременно заходишь в тупик: в какой-то момент не знаешь, куда дальше идти - это в лучшем случае. Тут опять-таки большой помощью может явиться епископ Феофан Затворник. Не то в одном из своих писем, не то в “Пути ко спасению” он говорит, что для того, чтобы вести духовную жизнь, надо быть, как хорошо натянутая струна - и этого всякий может достичь. Мы все можем научиться неподвижности или, наоборот, гармоничному движению, которое не было бы ни напряженным, ни расхлябанным. Мы можем научиться не быть напряженными в уме и вместе с этим вне всякой дремоты; мы можем не быть бесчувственными сердцем и вместе с этим не в каком-то истерическом состоянии. Вот этого мы должны искать - физически, внешне. Мы должны учиться и сидеть и двигаться так, чтобы владеть своим телом. Потому что мы можем Богу дать только то, чем мы овладели, мы не можем принести Богу то, чем сами не овладели.

Вот все, что я могу об этом сказать. Можно заниматься Иисусовой молитвой, но не делать из нее мистический фокус.

И не обязательно ею заниматься?

Я все меньше думаю, что это обязательно. Был период, когда я очень даже думал, что это обязательно; но из того, что я вижу вокруг себя последние двадцать пять лет, у меня впечатление, что есть люди, которые идут другим путем. Скажем, святитель Тихон Задонский - не человек Иисусовой молитвы; он, может, ее употреблял в какой-то уставной форме, но это не его специфическая духовность. Есть другие, кто специфически направлен по Иисусовой молитве.

Вопрос только в том, чтобы молиться ; причем не молитвословить, а молиться, то есть быть в живом соотношении с Богом. И в конечном итоге, начнешь ли ты с уставной молитвы, с богослужения, с Иисусовой молитвы - человек должен прийти к молчанию. Не к такому мертвому молчанию, когда ничего не происходит, но к тому состоянию, где действительно “да молчит всякая плоть человеча, да предстоит трепетом...” Это состояние живое, активное, не мертвое, не косное; и только изнутри глубокого молчания можно действительно молиться.

У кого-то из отцов есть высказывание, смысл которого: если не будет дана
Иисусова молитва в момент смерти, то душа не найдет пути. Что об этом думать?

Я не помню этого высказывания, но сомневаюсь, чтобы речь шла об употреблении тех или иных слов. Например, старец Силуан говорит, что если человек раз в жизни всем естеством скажет: “Господи, помилуй!” - то Господь помилует. В этом смысле было бы очень странно думать, что если человек перед смертью не произнесет вот этих слов: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного”, то не найдет пути. Я не помню этой цитаты, ее контекста, поэтому не берусь растолковать, но думаю, что речь идет о крике души больше чем о словах, потому что Иисусова молитва ведь тоже когда-то появилась. Если взять раннюю пустыню - тогда употреблялись, больше чем Иисусова молитва, слова из 69-го псалма: Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися... Это были первые слова пустыни. Иисусова молитва пришла потом целым сплетением обстоятельств. Это молитва евангельская, это молитва Вартимея, слепца, который кричал: Иисусе, Сыне Давидов, помилуй меня!.. Вот ее корень. Вартимей знал Христа как Сына Давидова, мы знаем больше, и наше исповедание в первых словах более полное; но это крик слепого, крик, который рождается из глубины отчаяния, когда в нем вдруг блеснула надежда.

Но в течение, вероятно, более пятисот лет Иисусова молитва не была молитвой пустыни, во всяком случае она не упоминается как постоянная, нормативная молитва, какой станет позже. Первое сколько-то достоверное упоминание мы находим в “Лествице”, это уже позже; в полном расцвете мы находим ее на Афоне, но это уже много позже. Я не думаю, что, скажем, Антоний Великий или Макарий, которые ее не употребляли в таком смысле, оказались обездоленными в час смерти.

Приветствуем вас, дорогие братья и сестры, в эфире православная радиостанция Радонеж. Сегодня на ваши вопросы отвечает основатель и духовник Введенского женского монастыря в городе Иваново архимандрит Амвросий Юрасов. Ведет передачу иеродиакон Елеазар Титов. Вы можете задавать свои вопросы по телефону прямого эфира или присылать их по смс.

Батюшка, благословите.

Бог благословит.

Сейчас перед эфиром мы слушали песнопения греческой церкви, и они навеяли воспоминания об Афоне. Мы с вами были на Афоне, видели, как там отцы молятся. И вот родилась такая тема сегодняшней передачи. Монахи, особенно на Афоне это видно, стараются свои чувства сдерживать, лишнего не говорить, лишнего не смотреть. О грубых страстях я уже не говорю.

Почему они это делают? Потому что это необходимо для спасения. Человек рассеянный не может сосредоточено молиться. Человек, обуреваемый многими разговорами, так же не может сосредоточенно молиться. Его постоянно будут смущать помыслы и всякая живопись образов разных. А ведь православному человеку, живущему в миру, тоже необходимо спасаться. И условия для него те же самые. И молитва нужна не рассеянная.

Как достичь в миру того, чего монахи достигают в монастырях? Возможно ли это вообще?

Оптинские старцы говорят, что если в миру жить, то спастись труднее. Хотя мы в таинстве крещения дали обещание Богу следовать Его воле во всем, а монахи только в одном: они не вступают в брак. Обязанности же есть у всех: и у монахов, и у мирских людей. Конечно, если кто вступил в брак, то сказано, что жена спасается через чадородие, если пребудет в вере и в любви. Так оптинские старцы говорят: вот, представь себе пропасть, которую надо всем перейти. А в этой пропасти такие чудовища, как крокодилы. И дощечка- жердочка. Надо по этой жердочке пройти.

А может и голова закружиться, и равновесие можно потерять. Трудно идти. Но рядом в двух-трех шагах мостик. По мостику легче пройти. Так вот по мостику пройти - это монастырская жизнь. А вот по плашке пройти, по жердочке - это мирская жизнь. Но для того, чтобы пройти и спастись, человеку нужно всегда помнить: все то, что мы делаем, говорим, мыслим - не исчезает.

Все это запечатлевается в вечности на все времена. Если человек в этой жизни приучил себя жить по Евангелию, по учению святых отцов и приучил себя с детства, это хорошо. Он научится правильно жить. Потому что, переходя в тот мир, весь багаж: добро, и молитвы, и нравственность - все это он унесет с собой. И за это ему будет награда великая: новое небо, новая земля.

Тот человек, который не живет по Евангелию, не живет по совести- утопает в пороках и страстях, живет в гордыне, у него нет чувства покаяния. А покаяние - это исправление. И в своей жизни он очень много сделал всего нехорошего, все это идет с ним в тот мир. И за это он не получит награду. А получит то, что он приобрел. То- есть это все идет с ним.

Поэтому поскольку нам Господь дал время для покаяния, для исправления- мы должны контролировать каждое слово. Надо приучить себя ко всему хорошему, доброму. Можно приучить себя никогда не раздражаться, не возмущаться, не кричать, не шуметь, не повышать голос. Можно научиться никогда не обманывать. Только правду говорить. Можно приучить себя не говорить много. Только сжато, кратко, точно.

А то бывает как? Если муж что-то сказал, чуть-чуть может быть с гневом, то мы стараемся не воды подлить, а бензина. Чтобы пламя было выше. И такой скандал можем устроить! И сами в разнос идем и вся семья. А потом спрашивают: а почему у нас дети такие невоспитанные? Да потому что мы сами невоспитанные. Как то мы говорили, что не надо ребенка заставлять насильно кушать. Дайте ребенку проголодаться. Когда он проголодается, он во много раз больше съест и здоровей будет. А то давай за папу, за маму, за бабушку. Он не хочет, так давай его насильно кормить.

Это неправильно. Как не правильно допустим, если муж или дочь уже взрослые, заставлять идти в храм причащаться. Давай, иди в храм причастись. Нельзя так. Причащаются только верующие люди. Принимают в себя Христа. Если, допустим, дочь или муж почувствовали, что надо покаяться-значит, есть возможность. Пусть идет, покается. Но напомнить можно, что нужно покаяться. Тебе будет хорошо и легко. А так бесы затянут. Сейчас не покаялся, потом не покаялся. И все ниже, ниже, ниже. А потом уже душа пустая, в нее вселяются злые духи, и тогда из нас идет зло. Когда в человеке живет Дух святой, то в этом человеке зла нет. Он старается этот мир вокруг себя распространять, и всем людям становится радостно, а когда он устраивает истерики, крик и шум, и сам весь заведенный и все вокруг заведенные. И все это запечатлевается в вечность на все времена. И мы душой больные.

Батюшка, хотел бы я немного отвлечься. Вот вспомнили про Афон. Наверное, слушателям будет интересно послушать ваш опыт об Афоне. Я вот знаю, хотя вы не были обитателем Святой горы, но вы даже писали прошение в свое время, чтобы поехать на Афон, принять там монашество. Но зато ваши чада сейчас там монахи. Уже 25 лет.

Больше 25 лет ваши чада являются монахами на Афоне. Вы встречались и со старцем Паисием. Вот расскажите, пожалуйста, нашим радиослушателям об Афоне, увиденном вашими глазами. –Прежде, чем поехать на Афон, я очень много прочитал об Афоне, изучая его. А когда закончил семинарию, написал прошение ректору, уже будучи иеромонахом: хочу на Афон. А в это время шел набор. Он прочитал прошение, посмотрел на меня и говорит: отец Амвросий, да ты и здесь нужен будешь. Я говорю: владыка, благословите. Ну, как мы говорим: Господи, да будет воля Твоя святая как на небе, так и на земле.

Значит, божья воля такова. А все равно Господь не оставил. Трижды побывал я в святой горе Афон. Хотя сам я не попал, но пришел ко мне один человек, я его крестил, он стал православным и уехал на Святую гору и сейчас он большой начальник там.

Духовный?

Духовный, в Синоде. Все двадцать монастырей. От каждого монастыря свой человек.

Представитель….

Представитель. Ну, вот мы когда ездили? Два года назад встречались, объехали Афон. Ну, надо Бога благодарить. Афон- это удел Матери Божьей, гора Святая. И поскольку там семнадцать греческих монастырей, то, конечно, божие отношение к нашему монастырю очень приятно. Это же не на родине, это же за границей! Господь особо обращается к нашим монахам, милует их и спасает.

Ну, если Бог определил мне быть в России- значит, слава Богу. Как матушки говорят: батюшка, приезжай, завтра мы тебя поздравим с сорокапятилетием. Конечно, в той жизни, которую я прожил, дорого прожил, меньше грехов было, а как только стал народ исповедовать- поток людей, поток скорбей и у всех неприятности. Потому что темные силы за каждого человека платят, берут проценты. Значит воля божья такова. Такой путь за каждого человека надо пронести, это наказание.

Ну, я хотел бы сказать так, что я стараюсь не выходить за рамки, у нас есть требник для священнослужителей. То, что там сказано, из опыта духовных отцов. Мы спрашиваем, ходит ли человек в церковь. Говорим, что если редко ходишь в церковь, то есть апостольские правила. Кто не был в храме три воскресных дня, отлучаются от церкви. Это как бы с работы увольняют. Кто не соблюдает посты, в среду, пятницу тоже отлучают от церкви. То- есть даем направление.

И конечно, очень интересно бывает. Вот приходят, подводят одну женщину. Ей сорок семь лет, худенькая такая, и крест не может на себя надеть. Я говорю: почему? -А у меня внутри какие-то мужчины. Они мне не дают покоя ни днем, ни ночью. И крест я надеть не могу. Ну, тогда стал спрашивать: где живешь, с кем живешь, работаешь? Оказалось, она пять лет торгует своим телом. Я спрашиваю: сколько их было? она говорит: и не знаю, сколько. Но для меня самое интересное было вот что. Когда она покаялась во всем, я прочитал молитву разрешительную и молитву на всякую немощь, она подняла голову от Евангелия и глазами хлопает, по сторонам смотрит. Я говорю: что вы? Как себя чувствуете? А она говорит: я спала. А сейчас я проснулась.

Спрашивает: где я нахожусь? Я говорю: в храме. Ты исповедовалась. Да? Это о чем говорит? О том, что человек жил в страстях. Это одна жизнь была. А теперь человек проснулся. И оказывается, другая жизнь есть. Точно так же человек когда смерть придет, он опять просыпается в другой жизни. Потому что смерть -она всегда возле нас она далеко не уходит.

Поэтому и сказал Господь: в чем застану, в том и судить буду. Мы должны быть всегда готовы. Потому что вся наша жизнь запечатлеется в вечности. И конечно, если человек покаялся, дал Богу обещание больше этого не делать- Господь прощает, милует, но чтобы мы опять не возвращались на эту блевотину, как сказано в Священном писании, как бесы возвращаются. Так и мы не должны возвращаться ко грехам.

Дорогие братья и сестры, я напоминаю, что вы можете задавать свои вопросы по телефону прямого эфира, или присылать их по смс. Батюшка, к нам поступил первый вопрос.

Говорите, пожалуйста, мы слушаем.

Здравствуйте.

Здравствуйте.

Христос воскресе.

Воистину воскресе.

У меня вопрос к батюшке. Вот не могли бы вы как-то разрешить такое сомнение. Супруги, прожив двадцать лет в браке, живут раздельно. То есть жена решила, что она с детьми будет жить сама по себе, и чтобы муж тоже жил сам по себе. Но, естественно за деньгами они не забывают приходить, чтобы содержать детей. Вот это нормальное устройство семьи? Или это какой-то изъян, или что это такое?

Спаси Господи.

Они не венчались?

Неизвестно. Просто двадцать лет прожили вместе, имеют детей, но жена не хочет, чтобы муж жил с ними, но хочет, чтобы он платил алименты на детей. Нормально ли это?

Нормально будет только тогда, когда два человека муж и жена вступили в брак, повенчались и живут во Христе. Это единая плоть. Они должны быть вместе. А поскольку в церковь люди не ходят, Постов не соблюдают, не молятся, то получается как? Если человек не вкушает пищу, не пьет воду, тело его слабеет, оно может и умереть.

Точно также и наша душа требует пищу. Если мы в церковь не ходим, Евангелие не читаем, святых отцов не почитаем, не молимся, а это все есть пища для души, то человек духовно умирает и отпадает от церкви. И тогда они отпадают от Бога и отпадают друг от друга. Потому что только любовь, любовь христова, евангельский дух может два человека скреплять. Если, допустим, строят какое-то здание, а кирпичи складывают без раствора, то, сколько бы ни складывали- все равно развалится.

Так и в семейной жизни. Если два человека, муж и жена, не имеют общения с Богом, а Бог- это любовь, то души становятся пустые и все это разваливается. А потом ищем, кто же виноват? Это нормально или ненормально? Без Бога жизни нет. Потому что Бог- это источник жизни, источник любви. Если с Ним нет общения, то и друг с другом общения не будет.

Хорошо батюшка, давайте вернемся к нашей основной теме. Как человеку спастись в миру. Ну, я лично сам за себя, может, скажу. Я 27 лет до семинарии жил в миру, работал. Но мне сказали добрые люди, я с детства в церковь ходил. Мы бедно жили, Евангелия не было. Но вера была. Я не обращал внимания кто как живет. Приучали меня курить, пить, так что Бог меня сохранил. Вот дадут уголек из печки: зажги- я возьму огня, даю им- они тянут, тянут. Потом говорят мне: затянись. Я говорю: сами затягивайтесь.

Так что Бог сохранил. Я даже дым во рту не держал. Правда, приучали пить. Мы- то ведь молодые были. Ездили в колхоз собирать урожай. Набирали водки по две-три авоськи, много бутылок. И в поезде едем, там полсуток ехать. Наливают мне стопочку, я выпил. Вторую наливают. А я второй раз не пью. Я только один раз пью. Стакан или стопочку. Да выпей,-говорят,-веселее будет. Да мне и так весело,-я им говорю. Я не буду пить. И больше они мне не предлагали, и я не покупал ничего. И вот таким путем Господь меня хранил.

Я читал молитву Иисусову, «Богородице, Дево, радуйся». Сколько знал молитв- все читал. Даже в армии три года хоть под одеялом, но читал «Отче наш» и «Богородице, Дево, радуйся». Даже когда приехал в Москву в первый раз, я не смотрел на массу народа, я просто молитву Иисусову читал, под ноги смотрел. Оказывается можно, все от нас зависит. Старался по сторонам не смотреть, потому что это все пустое было для меня.

А так вплоть до сегодняшнего дня живу монастырской жизнью. В Троице-Сергиевой лавре прожил десять лет, в Почаевской лавре пять лет и здесь уже в Ивановской области и в Иваново - всего в общем тридцать лет. Получается сорок пять лет. И это все милость божия.

А так и неизвестно, как пред Богом мог бы эти сорок пять лет прожить. Не знаю.

Батюшка, нам задали такой вопрос. У меня нет семьи, нет мужа, нет ребенка. Как с этим смириться?

Ну, если человек в своей жизни стремился, ну, допустим, вступить в брак, и такой возможности ему не представилось, слав Бога за все. А если человек стремился в монастырь и не мог попасть туда, слава Богу за все. Значит, у него такой путь. Потому что случаев больших и малых для мелочей не бывает. Везде промысел божий. Только надо научиться Бога благодарить за все. Это очень хорошо будет.

Батюшка, вот опять же к нашей основной теме, о спасении в миру. Некоторые люди, как вот вы сказали, в миру молились молитвой иисусовой. А другие люди, я слышал, говорят так: эта непрестанная молитва- она только для монахов. Мирским людям она не нужна. Она им просто не по силам в миру. Так под силу или не под силу?

Преподобный Серафим Саровский обращался к православным труженикам, которые молитву иисусову читали до обеда, а после обеда читали «Богородица, спаси нас». Весь день читали, с утра до вечера. И вот им он сказал, чтобы не забыли «Символ веры», «Отче наш» должны читать, «Богородице, Дево, радуйся». А сейчас обычно так: я, мол, Серафимовское правило выполняю, «Символ веры», «Богородице»- и ложится спать.

Раньше читали молитву иисусову, особенно в первые времена христианства, хотя молитва была по- другому написана. Они читали:

«Господи Иисусе Христе,

Пресвятая Троица и Богородица,

Помилуй нас».

Богородица, помилуй нас,

Господи Иисусе Христе, Сыне божий,

Помилуй меня, грешного.

Господи Иисусе Христе,

Помилуй меня, грешного.

А скоро, наверное, будут вообще говорить:

Батюшка, ну, хорошо. Вот, скажите, пожалуйста, отцы говорят, что не место спасает человека, а Бог спасает. Но все равно душа тянется на Афон. Если кто-то хочет быть монахом, душа тянется на Афон или в Иерусалим. Есть ли разница для спасения- дома ли молиться или на Святой горе?

Если человек приезжает…

Простите, батюшка, я не договорил. Или же быть монахом в России, или на святой горе Афон? Есть разница в этом?

Я думаю так. Бог на всяком месте, и кого где Бог определит. Для начинающих людей очень полезно посвятить себя святым местам. Побыть там, увидеть, как там люди живут. Я тоже никуда не ездил, начиная монашескую жизнь. За двадцать лет я стал ездить в Почаевскую лавру. Для меня это было рождение свыше. И был и в Киеве, и в Вильнюсе. Где какие монастыри были. В Эстонии был. И это меня укрепило.

Ну, а есть разница быть монахом в России- или быть монахом на Афоне? Само по себе место влияет?

Да, место влияет. Святая гора Афон содержит православие. Там каждый день служба, и по ночам. Это заставляет себя поломать. А потом к этому привыкнуть года через три-четыре по ночам молиться.

Да, как один монах на Афоне рассказывал нам, что было трудно привыкать первые три года, а потом когда вошел в этот ритм монастырской жизни, то уже стало легко и благодатно. У нас еще один звонок.

Говорите, мы вас слушаем.

Здравствуйте! Раб божий Евгений.

Здравствуйте.

Вот вопрос такой: я был в монастыре на исповеди, священник наложил епитимью: читать сорок дней покаянный канон Христу. А я проигнорировал, читать не стал и опять те же грехи наделал. И вот сейчас, прежде чем опять идти на исповедь, нужно ли выполнить то, что мне сказали? Или нужно опять идти исповедоваться?

Ну, это можно сказать: кот наплакал, а не епитимья.

Ну, тем не менее, ее выполнять надо?

Обязательно надо выполнить.

Обязательно. Ну, надо вообще-то каждый день читать покаянный канон, и Матери Божией, и ангелу-хранителю. Тогда Господь, Матерь Божия и ангел-хранитель особо будут хранить этого человека. А плюс к этому и акафист еще Матери Божьей и Спасителю. Евангелие, два послания…

Поклоны.

Поклончиков пятьдесят.

Но стоит ли этому человеку сначала выполнить епитимью сорок дней, и только потом идти на исповедь?

Нет, надо пойти и сказать про грехи свои.

Независимо…

Независимо. Надо сказать, что- я не выполнил батюшка, простите, но это я выполню.

Батюшка, задали опять вопрос про отца Давида. Как за него молиться?

Как за всех.

Но он был игуменом. Он скончался. Усопшего игумена Давида.

Еще у нас один звонок. Мы вас слушаем, говорите.

Добрый день.

Добрый день.

Хотелось бы задать вопрос по апостолу Павлу, его послание к Тимофею. Вот он пишет во 2-ой главе, начиная с 12 стиха: а…не позволяю ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. И вот прежде создан Адам, а потом Ева, и не Адам прельщен, но жена, прельстившись, совершила преступление. Но она будет прощена, если пребудет в вере, и любви, и святости целомудрия. Вот, вопрос следующий: что значит: если пребудет в вере, и любви, и святости целомудрия? Что такое святость целомудрия?

Когда человек верующий, он исповедуется, очищает душу от грехов своих. А целомудрие- это когда ум целый и тело целое. Это считается что человек целомудренный. А поскольку вступили в брак, то и в браке можно вести себя целомудренно. Все делать пред Богом. Не допускать никаких вольностей, никакого извращения. Вот это будет так.

Я даже помню, батюшка, как Алексей Ильич Осипов рассказывал, что он встречал одну семью, и муж ему признался- они уже дожили до старости- он сказал: а я свою жену ни разу не видал в обнаженном виде, хотя и муж ей. И дети у них есть…

Один ученик старца спросил: отче, какие признаки кончины мира? Он сказал: молись. Признаки есть и смотри, сейчас ты видишь- мужчина рубашку сверх брюк носит. Это значит- благочестие покрывает нечестие. И поясочек. А придет такое время, когда рубашку будут заправлять в брюки. Это значит- нечестие будет покрывать благочестие.

Сейчас мужчина с бородой надевает женское платье и не стыдится показываться в таком виде всему миру.

Да. Вот интересно, когда всемирный потоп был, 2262 года было до потопа. Это от первого Адама до потопа. И вот праведный Ной проповедовал 120 лет, когда строил ковчег, что будет потоп. И что интересно, люди в то время ходили с кувшинами и угощали водой дуг друга при встрече. Вот, у нас вода хорошая, а у нас тоже вода хорошая. И наливали. С кувшинчиками ходили. Хотели они этого или не хотели, но это значило, что они все погибнут от потопа. Дальше в Священном писании сказано: первый мир за грехи свои был уничтожен водой, а второй мир -огнем.

Сейчас люди ходят с зажигалками, курят папиросы. Знают, что это вредно, а если вредно, значит это грех, а все равно курят. И вот последний этот мир будет уничтожен огнем.

К нам поступил еще звонок. Мы слушаем вас. Говорите.

Здравствуйте, батюшки. Благословите, отец Амвросий, рабу божию Галину

Бог благословит вас.

У меня вопрос. Не знаю, получу я утешение или нет. У меня такая ситуация, близкий родственник покончил с собой, по пьянке, так сказать. А у него очень тяжелая жизнь была. Отец у него был пьяница, очень жестоко с ним обращался. А мама была добрейшей души человек, все помогала. Но Бога не знала, потому что с революции воспитывалась в детском доме. То- есть, никто ей не мог об этом рассказать. Он покончил с собой в конце 90-х годов. Ну, вот я все эти годы мучилась. Понимаете, он был некрещеный. У меня есть книжечка: молитва о самоубийцах. Она не подходит. Есть канон о некрещеных, тоже не подходит. Ну что ж мне теперь вообще его не поминать?

Хорошо, матушка, благодарю. Есть апостольские правила. Там так сказано: если человек был клинически больной и покончил жизнь самоубийством, он был вне себя, не понимал, что делает. Бывает такое. Тогда его можно отпевать и молиться за него. Одна женщина пришла ко мне и говорит на исповеди: батюшка, я хочу сама с собой покончить. Я подошла, открыла балкон на 9-ом этаже, взялась за перила, смотрю вниз и думаю: куда я буду лететь? Только желание появилось, смотрю- мои ноги поднимаются, уже на уровне перил. Я только говорю: Господи! И тут же мои ноги опустились.

Даже мысли об этом допускать нельзя. Если на клиническом учете был и сознательно покончил с собой, то церковь не отпевает и не молится. А поскольку ваш человек был вдобавок еще и не крещен….

И в пьяном виде…

И в пьяном виде….. Но молиться надо. Все равно они нуждаются в наших молитвах, насколько это возможно. Подавайте милостыню, особенно около храма бедным- тем, кто может за него молиться. А там дальнейшее предоставит воля божья. Можно, я думаю, дома читать Евангелие. На главах поминать его покаянием. Можно читать «Псалтирь» дома и на кафизме поминать. Если будет ужасно плохо, то нужно отставить. А молиться все равно надо, насколько это возможно.

Еще поступил такой вопрос. У нас тяжелое положение. Племяннику два с половиной года. Его отец усиленно увлекался йогой и в день Хэллоуина, праздник западный, бесовский- когда все наряжаются в одежды, например, демонов, ведьм и прочей нечисти- в этот день он покончил жизнь самоубийством. Сейчас мы замечаем, что ребенок как будто живет двойной жизнью. То он нежный и ласковый, то- как будто в него вселяется бес, и он становится агрессивным и жестоким. Можно ли младенца возить на отчитки? Или что-то еще можно сделать?

Первое: родителям покаяться во всех грехах. И всем родственникам. А поскольку это младенец, у него грехов тяжелых нет, то причащать его почаще, чтобы всякая нечистота из него вышла.

Вот еще знать бы, крещеный он или нет? А то, может, и не крещеный.

Ну, понятно если задали такой вопрос, значит- он крещеный. Вот у меня знакомая одна девушка, где то ей уже тридцать лет. И часто у нее истерика бывает, уныние, отчаяние. А когда попытались выяснить, отчего все это происходит и почему. Я ей говорил: ты что, войну прошла? У тебя семеро детей, а мужа убили? У тебя же все есть- и кров, и пища, и храм есть, и батюшка есть. Ну, все есть. Ну, чего тебе не хватает?

Она ответила: А мне не хватает внутреннего мира. Почему его не хватает? Оказывается, с детства, когда маленькая была, родители все капризы ее выполняли. Она что-то попросит, и начинает падать, если ей это не дают, кричать, плакать- и так, пока своего не получит. И она, значит, добилась своего, а теперь вот у нее все это боком выходит. Вдруг что-то не так- сразу истерика.

Батюшка, давайте напомним телефон прямого эфира. Вы можете задавать свои вопросы по телефону прямого эфира, или присылать их по смс.

Батюшка, скажите, пожалуйста, как найти духовного отца? Раб божий Борис.

У нас источник- то Бог. К нему все обращаются, он всем помогает. Если мы попросили, и вдруг не сразу, а кому-то и сразу, Господь пошлет духовника.

Главное- не забывать потом благодарить. А то очень часто люди, получив благодеяние от Бога, сразу забывают, что надо благодарить.

Вот, допустим, в протестантской церкви говорят так: зачем обращаться к святым? Один посредник между Богом и человеком -Христос. Зачем вам святые? А вот какая тайна здесь есть. Бог- это источник жизни. Вокруг Бога все святые. Они все в Боге живут. Если мы обращаемся, например, к святителю Николаю, то эта молитва идет к Богу. А Бога все святые воспринимают. Так что здесь посредников нет. Я говорю так. И когда я писал кандидатскую работу, вот например, квартира, за стенкой живут мои знакомые. Я им звоню. Я же сразу не попадаю к ним.

Я попадаю на телефонную станцию, где срабатывает блок и потом раздается звонок. Есть центральный блок, где принимается сигнал. Так и здесь. Центром является Бог, а в Боге все святые живут. Один Бог у всех святых. Бог Израилев.

Батюшка, ну, действительно, как найти духовного отца? Можно ли сказать так: вот пойду в церковь, и какой батюшка мне встретится, тот мне и будет духовным отцом? Мы знаем, такие примеры были. И вот ваш пример личный тоже.

Да, у меня тоже было так. Ну, духовного отца еще надо так искать: если человек живет в каком-то районе, то и церковь должна быть в этом районе, и священник тоже. Это его духовный отец. Или где-то в селе живешь, или в городе одна церковь. И вот тот священник -это твой духовный отец.

Ну, а если, допустим, он не устраивает по какой-то причине?

Ну, если не устраивает, то надо прийти в какой-то монастырь и найти там какого-нибудь духовника. Ну, например, Москва. В Троице-Сергиеву лавру поехал, присмотрелся, кому можно довериться и поисповедоваться.

Я вот слышал, кстати, вот покойный отец Давид, которого сегодня вспоминали, его как-то один мужчина спросил: батюшка, а как найти духовного отца? И он ему ответил: а как бы ты себе искал жену? Ведь любая бы тебе не подошла? Ты же присматривался? Вот так же ищи духовного отца. То есть для этого надо прилагать какое-то самостоятельное усилие. То- есть изучить, подходит- не подходит он в качестве духовного отца.

Ошибка вот какая: мы вчера немного затронули эту тему. Ведь все смотрят на священника. Не курит ли он? Не ругается ли? Не пьет ли он? Если он как-то повел себя неадекватно, может кого-то отругал, сказал: идите отсюда, вы не готовы. Так сразу обида такая, в церковь ходить не буду, как будто Бога нет. Я приводил пример такой. Человек заболел, вызывает скорую помощь. Он же не спрашивает врача: ты куришь? Матом ругаешься? Пьешь? Это его не интересует. Его интересует только, чтобы он оказал ему первую помощь.

Так и человек, когда духовно больной, он должен найти священника ну хотя бы в том месте, где он живет. И кается он уже не священнику, а в присутствии священника кается Богу. И когда искренне покаялся, а всегда надо каяться как в последний раз, придет такое время, когда это действительно буде в последний раз. Покаялся, примирился с Богом, священник прочитал молитву, простил грехи Господь, если не утаивал от Него грехов. Самое главное- примириться с Богом.

Батюшка, а вот скажите. Человек живет в миру, ищет духовного отца, считает, что нашел. Ну, действительно, может быть нашел. И пытается примерить на себя те же самые взаимоотношения с духовным отцом, как у послушника, живущего в монастыре со своим духовным отцом. Вообще- возможно ли такое послушание в миру своему духовному отцу, какое есть у послушников в монастыре?

Нет, просто я к чему говорю? Даже некоторые батюшки, как мне кажется, делают ошибку, требуют от мирских людей такого же подчинения, какое должен оказывать послушник своему духовному отцу в монастыре.

Когда меня спрашивают: батюшка, вы можете быть моим духовным отцом? Я говорю: нет. Только Бог это устраивает. Были такие случаи. Ну, хорошо приходите и исповедуйтесь. Больше я этого человека никогда не видел. Особенно бабушки, женщины говорят: вот, я ездила в Почаево, у меня там духовный отец. Все говорят: у меня тоже духовный отец есть. В Киево-Печерской лавре у меня тоже духовный отец есть и еще где-то там есть. В общем, много духовных отцов. А духовный отец должен быть только один.

Потом идут с такими вопросами: батюшка, менять мне квартиру или нет? Один батюшка говорит: меняй. Она идет к другому. Батюшка, мне как квартиру менять? Нет. Идет к третьему, к четвертому и потом смотрит: а кто больше сказал? Это обман.

В процентном отношении?

Это обман. Так православные не делают. Если ты помолился, Господа попросил, обратился к одному и жди. Господь через него тебе скажет, поменять или не поменять. Ну, если человек в монастыре живет и духовный отец есть, то он должен слушаться. Не так, как ты допустим, я говорю: не ешь. Как это не ешь? Я ем. Я говорю: не пей, а ты пьешь. То- есть, раньше послушники какие были? Им говорили: капусту сажать вверх корешками- и они так и сажали. Или возьми палку сухую виноградную, посади на расстояние пяти километров и поливай каждый день по три раза.

А он ходил на расстояние пяти километров?

Да-да. И за послушание она принесла плоды.

Хорошо батюшка. А вот все-таки я добью вас с этим вопросом. Всякий ли священник способен быть духовным отцом?

Я думаю, что нет. Я как-то встречался с человеком, который был личным секретарем, советником у патриарха Тихона. Ему было 92 года. В Сибири дело было. Он говорит: ты закончил академию- это не значит, что уже пастырь. Надо еще лет десять повариться в этом котле с народом, тогда что-то будешь понимать. А вот когда он говорил: я прочитал Библию, я ее почти наизусть всю знал. Вот так жили добрые люди.

Батюшка, сегодня у нас эфир короче. Поэтому просим помолиться наших радиослушателей о здравии и спасении святейшего патриарха Кирилла, архимандрита Амвросия, монахини Анны, протоиерея Александра и других православных христиан. Батюшка у нас еще есть пять минут до конца эфира для традиционного слова утешения.

А ты скажи что-нибудь.

Батюшка, я лучше вас послушаю.

Я бы хотел сказать так. Надо научиться, живя в семье, спокойно с каждым членом семьи говорить, не повышать голос. Лучше слушаться. Если мама сказала дочке: убери со стола. -Благослови. Сделай уборку в квартире. -Благослови, сходи за хлебом -Благослови. То- есть все делай с первого раза, и на душе будет радость. И чем больше мы будем делать добро всем, тем больше будет радости в душе.

А когда будем капризничать, не слушаться, а время мы найдем всегда для болтовни, для телевизора, для компьютера- тут и плохо. Надо здесь себя воспитывать. Мы здесь учимся, чтобы избавиться от гнева, от зла, от раздражения, от обиды, от возмущения, от крика, от шума. Потому что мы учимся здесь, как правильно жить. Все наши дела, слова, мысли- все запечатлеется тут в вечность.

И конечно блажен, многократно блажен тот человек, который в этой жизни сделал много добра. Потому что нужно спешить делать добро. Оно нас спасет. И слова, и мысли- все надо делать только доброе. Тогда будет на душе хорошо. А если мы не послушались, кого-то оскорбили, обидели, то на душе погано. Почему? А Дух святой оставил нас, а темные силы наполнили нашу душу. И от этого у нас бывает плохо на душе.

Почему мы бываем злые? Потому что злой дух живет в нас. И плоды мы видим. Из одного источника не может течь горькая и сладкая вода. Чем душа наполнена, то из нее и изливает. И так вот не надо себя оправдывать, что у меня муж плохой, злой такой. Ну, поскольку время есть, я скажу: к бабкам ходить нельзя, но одна женщина пришла к бабке и говорит: у меня муж такой злой стал, страшно злой. Не знаю, как от него избавиться, чтобы он не был злым.

А та: очень просто. Вот на тебе две бутылки воды, и как только у тебя появится зло против мужа- набери в рот воды и держи. Когда вода кончится, приходи, я тебе еще дам. Ну, вода кончилась, две бутылки. Ну, как?- спрашивает. Та ей:Наполовину уже перестал кричать. –Ну, вот еще тебе две бутылки, и совсем перестанет.

А был еще такой случай, что одна женщина пришла к священнику и говорит: у меня муж такой злой, я не знаю, как от него избавиться. А собака в это время с цепи рвалась. Он говорит: смотри, я собаку закрыл в будке на вертушку. Она там порычала и перестала. Так вот и Господь для нашего языка дал два запора: губы и зубы. Молчи и ничего никому не говори. И ты быстро избавишься от этого гнева.

Спаси Господи, батюшка. Дорогие братья и сестры, наша передача подошла к концу. На ваши вопросы отвечал основатель и духовник Введенского женского монастыря в городе Иваново, архимандрит Амвросий Юрасов. Вел передачу иеродиакон Елеазар Титов.

Просим ваших святых молитв.

Редакция портала «Православная Жизнь» встретилась с выдающимся швейцарским богословом и патрологом схиархимандритом Гавриилом (Бунге) в Киево-Печерской Лавре.

Отец Гавриил ответил на вопросы редакции об особенностях спасения в современном мире, кризисной ситуации в Украине, самом главном для христианина.

Помощь в переводе с итальянского осуществил настоятель храма в честь святого Амвросия Медиоланского города Милан архимандрит Амвросий (Макар).

Апостол Павел говорит: Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же.

Полностью убежден, сегодня верить легче. Представьте только: на начальной стадии развития христианства существовала всего лишь маленькая группа верующих, которую все отовсюду гнали.

Как этим людям было сложно осознавать, что Христос - Господь. К тому же большинство евреев христианство отвергали. Вот это сложности.

А теперь, тысячи лет спустя, много верующих во Христа, большое облако свидетелей.

А какое огромное наследие! А сколько христианских мучеников, монахов, отшельников, благочестивых людей. Поражает и чудотворная сила мощей! Число свидетелей Христовых растет с каждым днем.

Мы также знаем, что при коммунистическом режиме в Советском Союзе насчитывался миллион верующих: сотни епископов, монахов, подвижников, мирян.
Несмотря на гонения, изгнания из общества, они не отреклись от своей веры.

Говорить о сложных временах - значит помнить о людях, которые смогли выстоять в вере, защитить ее при любых трудностях и лишениях. Смогли бы мы сегодня повторить их подвиг?

В Священном Писании сказано, что христианам легче оставаться христианами именно во времена войн и испытаний, нежели в мирные периоды стабильности и благополучия.

Когда люди наполняют свои чрева и живут одним днем - они непременно отвращаются от Господа.

Есть даже выражение: «Человек так живет, как будто Бога не существовало». При этом он не отрицает существование Господа, но действительно живет так, словно Творца никогда не было.

И нам придется за это отвечать.

В современном мире самое большое испытание для нас - служить или не служить Церкви, которая нам напоминает именно об этом.

Я всегда говорю, что верующий - это не мрачный тип, ожидающий конца света, апокалипсиса, а радующийся. Он оптимистично относится к жизни, миру, людям. Несмотря ни на что.

И вы, наверное, в Украине больше всех это чувствуете, ведь живете между войной и миром в нестабильное время и не знаете, что будет завтра.

Каждый осознает, что сегодняшний день может быть последним. Христианин - это тот, кто готов всегда встретиться с Господом.

Никто не знает, когда наступит последний день. Его ни одна наука не может математическим способом вычислить. Только Отец Небесный определяет это.

Конечно же, многое зависит и от нас. Христос напоминает, что последние дни будут очень трудными, что даже праведники будут сомневаться.

«Но когда Сын Человеческий придет, то найдет ли Он веру на земле?» (Лк. 18:8).

Поэтому мы должны жить в духе радости, не переживать о трудных временах, ведь Господь разрушает старое для того, чтобы построить новое.

«Не копите себе богатств на земле, где их портят моль и ржавчина и где воры могут обокрасть ваш дом. Копите лучше себе сокровища на небесах, где их не испортят ни моль, ни ржавчина и куда воры не смогут проникнуть и украсть. Ведь где твое богатство, там будет и твое сердце», - сказано в Священном Писании (Мф. 6:19-21).

Советую вам прилежнее читать Божественное Писание и учение святых и Богоносных Отцов наших, которым дано благодатью Пресвятого Духа разуметь тайны Царствия Божия, то есть, истинный смысл Священного Писания ; в их духопросвещенном учении вы найдете все, что нужно ко спасению. И я грешный, по скудоумию моему, отвечаю на вопрошение ваше: Бог премилосердый соделывает наше спасение православною верою, добрыми делами и Своею благодатью. Православная вера есть та, которую содержит единая святая, Соборная и Апостольская Восточная; без сей веры православной никак нельзя никому спастись. Добрые дела – это Евангельские заповеди, без исполнения которых, как и без веры, также невозможно никому спастись. Вера православная без добрых дел мертва, и дела добрые без веры также мертвы. Желающему спасения необходимо иметь и то и другое вместе: и веру православную с добрыми делами, и дела добрые с верою православною, и тогда, при помощи благодати Божией, споспешествующей добрым делам его, он спасется по слову Христа, рекшаго: «без Мене не можете творити нечесоже». И должно знать, что Христос Спаситель, Истинный наш, Который хочет всем человеком спастися, поставил в закон добрые дела, то есть Свои спасительные заповеди Евангельские, равно всем православным христианам, как монахам так и мирянам, живущим с женами и детьми, и требует от всех православных христиан самого прилежного их исполнения, потому что Его святые заповеди не требуют больших трудов телесных, а одного доброго произволения души: «иго бо» святых Его заповедей «благо и бремя» делания их «легко есть». Святые заповеди Христовы, при помощи благодати Божией, легко может исполнять всякий православный христианин, какого бы он ни был звания, пола и возраста: и старый и юный, и здравый и в немощи лежащий, лишь бы было к тому расположение души. Посему-то те, кто преступает их и не кается, в страшное второе пришествие Христово будут осуждены вместе с бесами на муку вечную. – Святые заповеди Евангельские, наипаче же главнейшие, столь необходимы для спасения, что если одной какой-либо не достает у человека, то и спасения души не бывает. Таковы заповеди о любви к Богу и ближним, о кротости и смирении, о мире со всеми и терпении, о том, чтобы от сердца прощать ближнему обиды, никого не осуждать, не иметь ненависти, любить врагов, творить по силе милостыню и душевную и телесную, и понуждать себя со всем усердием исполнять все прочие заповеди Христовы, во святом Евангелии написанные. А больше всего любить Бога всем сердцем своим, и всею душою своею, и всею крепостью своею и всем помышлением своим, и ближнего своего как самого себя, и подражая кротости Христовой, до крови подвизаться противу страсти гнева. А жить в мире со всеми столь необходимо, что Господь счел нужным не раз повторить Своим святым ученикам и Апостолам: «мир вам; мир оставляю вам; мир Мой даю вам». И где мир Христов, там и Сам Христос; а если в душе нет мира, то нет там и Христа. И терпение необходимо для спасения. Христос говорит: «в терпении вашем стяжите души ваша»; а терпеть надобно не до известного только времени, а до самой смерти: «претерпевши до конца той спасен будет». Кто от всего сердца прощает ближнему согрешение его, тому и Бог прощает согрешения его. Кто не осуждает ближнего, тот и сам не будет осужден от Бога. И все прочие заповеди Евангельские желающий спасения должен блюсти как зеницу ока. А смирение, которое есть основание всем заповедям Евангельским, так необходимо для спасения, как дыхание для жизни: как без дыхания нельзя жить, так без смирения невозможно спастись. Различным образом спасались святые Божии, но без смирения никто из них не был спасен, да и невозможно это. Посему, кто хочет спастись, тот от всего сердца должен считать себя пред Богом за грешника, самого грешного из людей, хуже всякого создания Божия, вменять себя за прах и пепел и в тайне сердца своего укорять себя за все, и винить только себя одного во всяком согрешении своем. Исполняя таким образом в смирении сердца все заповеди Евангельские, часто молясь Богу с сокрушением сердца о прощении грехов своих, человек сподобляется милости Божией и прощения грехов, и посещает его благодать Божия, и спасается он милостью Божиею несомненно. – Кроме того православный христианин должен соблюдать еще и заповеди церковные, изложенные в книге «Православное Исповедание». Они также необходимы для спасения. – Таинство покаяния состоит в том, чтобы раскаяться пред Богом в своих грехах, бросить их и положить твердое намерение при помощи Божией к ним не возвращаться. Потом пред отцом духовным, как пред Самим Богом исповедать все свои согрешения и получить от него разрешение в них. Приготовлять себя к причащению Божественных Таин должно постом, умилением, чистосердечным исповеданием грехов, совершенным примирением со всеми, выслушанием в назначенное время по обычаю христианскому всего правила церковного, а приступать ко св. Причащению со страхом и трепетом, с верою и любовью, с поклонением, единому Богу подобающим.

О том, как вести себя в семействе, равно и о других обязанностях христианских самое полное наставление можно найти в богодухновенных писаниях святого Иоанна Златоустого и других святых мужей, читая их книги со страхом Божиим и должным вниманием.